по мотивам очередного сна.

Пятница, вечер. Светлана сидела дома и второй час болтала с подругой по телефону.
- Свет, ну странныый он, думает все о чем-то о своем все время. Да нее, ну что ты говоришь. Ну откуда? Ну кому он еще интересен будет, кроме меня? И то, можно считать, что ему повезло. Свет, ну ты совсем дура чтоли? Извини. Навряд ли. Тем более.
Звонок в дверь.
- Ой, Светуль, я тебе позже перезвоню, МОЙ как раз заявился.
Бежит открывать дверь, на пороге стоит муж, элегантно одетый и слеганца пьяный, с букетом ромашек и корбкой конфет.
- А ты чего так рано? Ой! Это мне? Петюнчик, а ты ничего не натворил (с притворной подозрительнотью, но в глазах здоровое возбуждение и заинтересованность).
- Да ничего я не творил, тебя, вот, порадовать решил. Нравится?
- Конечно... Петь, ты кушать будешь?
- Ой, ну ты умеешь глупые вопросы задавать. Конечно буду!
Петюнчик хавает за обе щеки, первое, второе, когда остатется только чай - берет газету и деловито начинает ее перелистывать. Тащить жену в спальню для исполнения супружеского долга, по всей видимости, не собирается, жену это нервирует.
- Пееть?
- Ааа? (не глядя и не отрываясь от газеты)
- Нам поговорить надо...
- Хорошо. (все так же смотрит в газету)
- Петь, ну брось ты эту газету, нам действительно надо очень серьезно поговорить.
- Ну хорошо, хорошо. - демонстративно откладывает газету в сторону, закидывает ногу на ногу и скрещивает руки а груги. - Так о чем ты хотела поговорить?
- О нас.
- Эээ, а конкретней?
- О нас с тобой, ну что ты глупые вопросы задаешь...
- Хорошо, давай.
- Вобщем, ты понимаешь...
- Нет, не понимаю.
- Петь, не перебивай меня!
- А я и не перебивал.
- Ты мне и слова сказать не даешь! Все время со своими комментариями влезаешь!
- По-моему ты и говорить толком еще не начала, и перебивать особо нечего было.
- Петь, прекрати. Нам нужно серьезно поговорить.
- Так начинай. Пока у тебя не очень-то получалось.
- Опять за свое?!
- За что?
- О, боже, я этого не вынесу...
- Так и не выноси.
- Прекрати!!!!
- Что прекратить-то?
- Заткнись!!!
- Ну вот, так всегда. Сначала - "нам надо поговорить, нам надо поговорить", а потом "заткнись!" и точка.
- Петь, ты невыносим.
- А кто тебя заставляет?
- Никто. Все, Петь, делай что хочешь, я ухожу.
- Куда? (с искренной заинтересованностью)
- К маме ночевать пойду.
- Подожди, а как же цветы? Думаешь, я просто так их купил?
- Отстань (одевает плащ и туфли, громко хлопает дверью).
Петюнчик с едва заметной ухмылкой смотрит на дверь:
- Вот дура-то.
После чего начинает сервировать маленький столик в гостиной, водочка, мартини, разные закуски и теде и тепе. Берет телефонную трубку, набирает номер.
- Але, Ксюш? Приезжай давай сегодня. Ага. Моя - к маме свалила, как и обещал. Нее, этого не надо (смеется), вобщем жду.
Петюнчик налил себе водки из отсервированной бутылки, хлопнул и удовлетворенно крякнул и уже не скрывая самодовольной и ехтидной ухмылки:
- Вот дура-то.
После чего глубокомысленно задымил сигаретой и изрек:
- Какие же дуры, эти бабы...

Бурные потоки сознания.

Под всплески радости понеслось говоно по трубам, прилипая к пальцам, пачкая клавиатуру и застывая на мониторе причудливыми кляксами. Психологи, глядя на них, воют от восторга, сучат ногами и бьются не на жизнь, а на смерть за право изучить столь интересный случай. Хуй им на рыло, занялись бы лучше ковырянием, зондированием и липосакцией мыслей, мыслишек из бошек друг друга. Там такого не меньше, но у меня вкуснее. И красивей. Эстетичнее выглядит. Этим и отличаюсь, не только от них, но и вообще, хоть вертел я на хую заявления о человеческой индивидуальности.
Если долго смотреть на кадку с фикусом начинает казаться, что он живой. И шевелится не от сквозняка, а от скуки. На третий день уже начинаешь с ним разговаритьвать и учить язык жестов. Точнее сначала изобретать язык жестов для фикусов, а потом уже его учить. Через неделю, ты уже оживленно с ним болтаешь на возвышенные темы и просто за жизнь - оказывается у фикусов такой богатый внутренний мир, не каждый человек таким может похвастаться. Потом приезжает карета скорой психиатрической помощи и зеленый театр перемещается в пространстве, в кружок таких же театралов, где кормят галоперидолом и электрошоком.
На выходе мир кажется правильным, скучным и неинтересным. Он как будто прикрыт туманом, прозрачной пленкой, с нарисованнымми серым мелом картинками будней, горластой теткой рекламой и продажной девкой политикой. То, что в тебе, куда красочней, но никто этого не видит, но кричать об этом и расплескивать по стенам непонимания цветастыми граффити нельзя. Иначе придется вернуться в приют для особо крикливых художников и гениальных дебилов.
Превращаешь себя в автомат, становишься мраморным изваянием будды, всемудрого, просветленного дао и похуиста по натуре, заводишь аквариум с регулярно дохнущими рыбками и парой вечнозеленых черепах, а в груди, под стальной пластиной, по-прежнему продолжает биться живое и кровоточащее сердце. Каждый удар по нагрудной броне заставляет его сжиматься от страха и метаться как загнанная в угол крыса, хотя из зеркала каждый день смотрит железная маска с мешковатыми прорезями для глаз, презрительной прорезью для рта и дырой на месте носа.
Со злости режешь себе нервы, сматываешь белесые ниточки в клубок, бросаешь на асфальт, топчешь ногими извивающиеся волокнца. Теперь изнутри слышны лишь гулкие удары, но так и положено, пусть думают что ты все еще живой и не станут торопливо закапаывать и в две слезные струи клоунадно горевать. Затыкаешь уши, с улыбкой объясняешь окружающим, вопрошаюшим "а что это у вас внутри так гремит?", что у них слуховая галлюцинация, а когда они недоуменно бросают косые взгляды, надо посмотреть на них так, как здоровый человек смотрит на больного - со сладеньким чувством превосходства и солоноватой, как вкус чужой крови, жалостью.
Кому какое дело? Каков интерес и в чем личная заинтересованность? Скука? Или же моисеевы поиски чужой души, чтобы оторвать от нее лоскут, высморкаться в него, утереть сопли и слюни? А в ответ вытащить свою, выцветшую и застиранную до дыр, погрызенную молью и прожженую горькими слеземи от сладких мучений. На ней, де, вся моя жизнь расписана, зацени. Заценил. Неинтересно. Немодно. Я бы даже сказал, нет, не "даже", а "уже", - наивно и глупо.