афтобиографий задом-наперед.

Это было сегодня утром – я ехал на работу посредством метро, дочитал в нем очередную книжку и от нечего делать пялился в окно, благо ветка большей частью надземная. Внезапно накатило смутно знакомое, но каждый раз новое чувство. Такое чувство приходит, когда куда-то уезжаешь, куда-то далеко, сидишь в купе и точно так же пялишься в окно. Оставляешь здесь часть себя и на мелькающий в окне пейзаж любуется уже совсем другой, только что проснувшийся, человек. Это он так обманул всех тех и все то, что скручивало его смирительной рубашкой привязанностей и обязательств. Странное, но чарующее ощущение. Проснуться наяву – это не каждый день случается.
Если б не новая работа, то черта лысого я бы это писал. Сидел бы себе, тихо гнил и пил, позволяя ежедневной рутине превращать свои мозги в закисшее тесто, а свои чувства в выражения лица. С этой новой работой получилось весьма забавно, т.к. исходить мне пришлось собеседований без счету, а резюме своих разослать на два порядка больше. Собеседования, вообще-то, довольно скучное и муторное занятие, особенно в больших конторах и собеседовальника (-цу, на которых насмотреться удалось вдоволь. очень смешные люди, можете поверить на слово) вполне можно было б заменить на бумажный опросник, - вопросы стандартные, ответы тоже. Ничего интересного. До этой конторы я пошастал уже изрядно, но выходя из нее мне впервые захотелось, чтобы взяли меня именно туда.
Все-таки есть у меня в заднице какой-то неизвестный современной науке чувствительный орган, связанный напрямую с мозгом и посылающий ему всяческие импульсы. У этого органа еще чувство юмора очень развито, я заметил, он меня не раз и не два в глупые ситуации ставил, что, видимо, радовало его как двойка в дневнике отличника его одноклассников. Но на это раз я послушался и отказался от пары тоже весьма заманчивых предложений, не пойми на что рассчитывая, но сейчас жаловаться не приходится.
До этого я много лет проработал в другой конторе, настолько много, что еще немного и я бы пустил в ней корни, прирос бы жопой к стулу и работал бы себе спокойно до пенсии, а выйдя на нее не почувствовал бы разницы. Хотя - жаль, в середине 90-х, как раз тогда, когда я туда пришел, конторка смотрелась весьма перспективно и на свой день рождения снимала не какой-то кабак сраный, а весь МДМ. Для тех кто в танке - Московский Дворец Молодежи. Приглашали группу "Браво" или только одного Сюткина, чтобы он специально для нашего гендиректора, ВасильВасилича, спел "Конечно Вася!".
Надо сказать, что отношения у генерального с Сюткиным были весьма дружеские. Но потом банк-учредитель изволил накрыться медным тазом, и выяснилось, что генеральный в хороших отношениях еще и с Никольским. Когда таки рассчитались по всем кредитам и отдали в их счет три четверти склада и половину магазинов, он собрал у себя в кабинете всех оставшихся, тех кто не зассал и не перебежал в экстренном темпе в другие конторы и тех кому бежать было некуда, и закатил пьянку, страшную и беспощдную, под музыку поставленного на бесконечный репит того самого Никольского "Я сам из тех..". Пили с необяснимой яростью и отчаянием в глазах. Безбашенно и без мыслей "а что будет завтра?". Не верили мы ни в какое "завтра", потому что у нас отняли "сегодня". Наверно мы были похожи на родителей, потерявших детей.
А потом был кризис 98-го, после которого много фирм умерло, некоторые впали в коматоз, а некоторые, как наша, так из него и не вышли. В результате чего я целый год работал помощником архитектора. После чего вернулся обратно в родные пенаты, в родную контору, на те же деньги.
А изначально устроился я в нее весьма забавным образом. Я еще учился в институте и вкалывал летними каникулами на стройке, ибо денег не хватало катастрофически; и подкатил ко мне мой знакомый один с предложением в подработать, а если понравится, то так там и остаться. Конечно же я решил, что умственный труд не так обременителен и утомителен, как физический и согласился.
Тогда я как раз закончил второй курс, помнится. Пока длился испытательный срок (две недели) я успел написать программульку, что от меня требовали, взломать конторскую сетку, получить за это смачную выволочку с сомнениями начальства "а нужен ли нам такой шустрый человек" и принять участие в корпоративной пьянке.
Я тогда еще учился в институте и это отдельная тема, достойная долгого повествования, как только состарюсь – непременно опубликую мемуары об этих славных временах. Некоторые предметы я даже учил и не только в период сессии, некоторые откровенно бесили и раздражали своей ненужностью. Но ничего не поделаешь, в этот институт было проще всего поступить, поскольку нам выпускные экзамены засчитывались за вступительные и менять синицу на журавля захотели очень немногие.
Так получилось потому, что последние два класса школы я учился в лицейском физмат классе, за подготовку которого, естессно, отвечали преподаватели этого самого института. Драли они нас как самых настоящих студентов, беспощадно и без исключений, что, впрочем, логично, коли программа по математике на первое полугодие 10-го класса очень напоминала курс лекций по матанализу для первого курса. Кстати именно в 10-м классе я занял первое место на городской олимпиаде по математике, пополам с одноклассником своим, которому я половину его варианта прорешал. И что бы вы думали? На выпускном победителем называли его, а не меня, и все потому, что у него физиономия соответствовала имиджу «ботаника» куда больше моей.
Попал я в этот класс самым обычным способом, безо всякого блата и так далее и даже не за деньги. Т.е. конечно за деньги, но они считались просто платой за обучение, не взяткой и меня вполне могли бы выпереть оттуда, в два счета, без объяснения причин, что было бы неудивительно, т.к. я уже уже успел перенять повадки своего старого класса и стать законченным раздолбаем. Любимым моим занятием было сидеть на задней парте и рисовать в тетрадке глупое и к делу не относящееся. Иногда смешное.
Тот класс из которого я благополучно ушел, носил на себе с гордостью, на манер знамени, букву «Г». Соответственно и учителя относились к нам как к полному «Г», и я не могу упрекнуть их в несправедливости, т.к. класс состоял на 95 процентов из школьных рецедивистов и 5 процентов школьных диссидентов. Я, естессно, был политическим и как все политические попал туда по наивности - повелся на уговоры класрука, что де все будет лучшем виде и это чуть ли не честь, что мне предлагают в этот класс перейти и как ей тяжело было б со мной расстаться. Не жалею, хоть, как мне кажется, именно это стало последней каплей, превратившей меня в убежденного мизантропа.
В начальной школе все было не так, совсем не так, начиная уж хоть с того, что, как водится, все предметы вела у нас одна и та же учительница, обожавшая демонстрировать свое, якобы, умственное превосходство. Она любила ласкового называть нас «пеньками безмозглыми», «тупицами» и прочими нежными эпитетами, как подобает настоящему педагогу. Как-то раз я по неосторожности поведал об этом родителям, а они просто так сидеть не стали. Они накатали жалобу в ГорОНО, оттуда приехала целая комиссия, задавала много вопросов, вынюхивала и выспрашивала на зависть пинкертонам. Кончилось дело тем, что училку с треском выперли из числа преподавателей начальной школы и поставили над более старшими классами. А те – это не беззащитные дети, они и нахуй вполне серьезно и аргументированно послать могут.
Кстати ругаться матом я научился чуть ли не в детском саду, хоть и ходил туда редко и нерегулярно, ибо был весьма болезненным ребенком и на две недели детсада приходилось около двух месяцев боления в домашних условиях. Я не понимал всех этих матерных слов, но использовал их с завидным мастерством просоленного матроса и даже делал некоторые иллюстрации к сказанному. Чаще всего на этих иллюстрациях были схематично изображены мужчины с километровыми хуями, женщины с сиськами размером с хороший арбуз и толстыми жопами, подо всеми действующими лицами, как правило, были схематично изображны пирамиды высранного ими говна, иногда даже сам процесс. Жаль, у меня не сохранилось этих шедевров неосознанной живописи.
Что было до детсада - я плохо помню. Какой-то калейдоскоп. Из поездки в Крым, когда мне было года три, где меня приводили в ужас плавающие в море медузы, а на водоросли была жуткая аллергия и я, помнится, долго и противно, как полагается маленьким детям, кричал "уберите это сено!". Из поездки во Фрунзе помню только как меня укусила пчела и как я прундил полные штоны объевшись арбузов.
Что было до этого - я вообще не помню. Только что родился я в 6:45 утра, да и то узнал я об этом много позже, когда научился читать и нашел в ворохе бумаг поздравительную карточку (или как там это еще называется) моей маменьки, в которой наивные люди написали, что в 6:45 утра она стала счастливой родительницей меня.