Графоманство ч.2
Dec. 16th, 2005 01:01 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
pohuiНачало тут.
После развода Федя, как можно понять, остался с матерью, Галиной, что не прибавило ей ни радости ни здоровья. Душевного. Какое-то время она еще держалась за счет голого упрямства и объятая желанием сделать из Феди человека. В смысле нормального человека. Ею были исхожены все окрестные окулисты и вот что любопытно: каждый из них, читая историю болезни, страшными словами ругал предшественников, обзывая их недоучками, дилетантами и попросту коновалами. В итоге на Феде были опробованы все прогрессивные и новаторские методики, включая и те, что просочились из-за бугра, искаженные до неузнаваемости самопальными переводами и эффектом «испорченного телефона». Но результат был всегда предсказуем и непредсказуем одновременно: никто не мог сказать, куда будут смотреть Федины глаза, но то, что не прямо, это совершенно точно. И постепенно все ее упорство улетучилось и на его место пришло сначала отчаяние, а потом и апатия.
Исход был закономерен – к тому времени, как Федя пошел в первый класс, его мать уже основательно пристрастилась к алкоголю и соседу по лестничной клетке - крепкому, опытному алкоголику дяде Коле. Основным его достоинством было то, что выпивку он мог достать когда угодно. Даже в сухие годы антиалкогольной кампании. И не бормотуху какую, а нормальную водку, в крайнем случае самогон высокой очистки, прозрачный как слеза младенца.
Кстати это послужило причиной досадного недоразумения. Окружающие упорно считали, что своим обликом Федя обязано именно склонностью его матери к закладыванию за воротник. Обратное никому не приходило в голову и ее имя постоянно обтрепывалось во всевозможных сплетнях, а ее пример всячески осуждался. Что поделать, мир полон несправедливости. Но Гале на это было уже наплевать. С некоторых пор объективная реальность являлась ей только после второго стакана, все остальное было сном разума, в котором кишели чудовища вроде участкового, председательницы жилсовета и трезвого дяди Коли. Точнее дяди Коли без водки. Это было ужаснее всего. Случалось такое нечасто, но ведь и на старуху бывает проруха.
Так они жили и поживали, правда пили все больше, особенно Галя, и дожили где-то до середины 90-х. Их можно было видеть на столичных вокзалах, собирающих бутылки, попрошайничающих, разменявших на водку сначала доставшуюся Гале после развода однушку, а потом и квартиру дяди Коли. Потом следы их затерялись. Но еще задолго до этого они сдали Федю в детдом, как лишний рот, который надо кормить, в то время как им самим надо было пить.
Перед этим, правда, он успел таки отучиться два класса. Создатель вволю покуражившись над его телесной оболочкой, решил не уродовать его разум и поэтому он числился среди твердых, закоренелых троечников. В основном, конечно, потому, что к доске его не вызывали – хрупкое подобие порядка, достигнутое грозными окриками и размахиванием метровой линейкой, рушилось в мгновенье ока. Как только Федя оказывался перед взором всего класса, урок можно было считать сорванным. Начиналось все с приглушенного шушукания, потом смешки, преходящие во всеобщий гогот. По той же причине его не спрашивали, когда он тянул руку, будучи уверен, что знает правильный ответ. Нашего героя, после недолгих экспериментов, всегда сажали на самую заднюю парту, одного и учительница со спокойной совестью делала вид, что не замечает его.
Оценки в четверти и в полугодии ему выводили по результатам письменных работ, но только тогда, когда удавалось разобрать его пляшущие каракули. А если нет, то просто ставили три балла и не пытались ломать глаза в попытках увидеть написанное таким, каким видел его сам Федя.
Что самое интересное, нрав у него был весьма спокойный, без малейшего намека на озлобленность или истеричность. Отгадка лежит на поверхности: его все время окружали улыбающиеся или радостно смеющиеся лица и в какой-то момент он начал понимать, что причиной этого веселья является он сам. И его это нисколько не смущало. Немаловажным было еще то, что сверстники его не били. Им это и в голову не приходило. За исключением одного случая, но вполне безобидного.
Дело было так: во время очередной битвы учебниками по юным черепушкам учительница необдуманно прикрикнула на дерущихся, мол, ежели человека ударить по голове, то он может стать таким как Федя. Бойцы тут же успокоились, чем преждевременно обрадовали учительницу. Она не подозревала, что в их неуемные детские мозги пришла гениальная мысль: если человека ударить по голове и он может стать косоглазым, то можно по голове ударить косоглазого Федю и тогда он станет нормальным! Эврика!
Едва дождавшись перемены, два сорванца подошли к Феде и предложили поучаствовать в проверке теории экспериментом и он недолго думая согласился. Терять-то ему было нечего, а вот приобрести можно было кое-что. К операции отнеслись со всей серьезностью: в ходе споров, в которых, как всем известно, рождается истина, порешили не ограничиваться одним учебником, а взять для пущего эффекта целую стопку. Федю усадили на стул и двое малолетних естествоиспытателей, стоя по обе стороны и держа в руках получившийся бумажный кирпич, начали с методичностью копра, забивающего сваю, отмерять удары. И-и-и-и-раз! И-и-и-и-два! И-и-и-и-три! После того, как молот знаний опустился Феде на голову в пятый раз, он, если можно так выразиться, закатил глаза и сполз под парту.
В этот момент, очень некстати, в класс вошла учительница и ее взору предстала композиция из лежащего без сознания Феди, двух перепуганных пацанов, один из которых успел надуть в штаны, а другой только готовился это сделать. Боже, как она кричала! Ее вопли были слышны по всей школе, она голосила как пожарная сирена, разобраться можно было толь отдельные завывания «родителей в школу», «гороно, суд, тюрьма», «Федя, скотина, чтобы ты сдох», «скорую, вызовите скорую». В голове же болталась одна только мысль «гороно, суд, тюрьма» и поэтому она тут же бросилась хлопать Федю по щекам, попутно отдав пару десятков распоряжений, как то: позвать врача, директора, вызвать скорую с родителями в школу, известить горком и обком и первый отдел в лице физрука, что не виноватая она.
Паника распространялась подобно цепной реакции и к тому времени, как слухи о произошедшем докатились до краев школы, было уже достоверно известно, что на урок физики в первом классе ворвались рецидивисты, которые убили Федю, взяли двух учеников в заложники, требовали самолет в Израиль и свержения социалистического строя.
Сбежалась почти вся школа, впереди всех был, конечно же, физрук. Они сгрудились вокруг Феди и расступились только когда их начала расталкивать пожилая медсестра, с флаконом нашатырного спирта, от которого Федя дернулся, чихнул и завращал очами. Все тут же заулыбались и на этом инцидент был исчерпан. Даже виновников наказывать не стали, им и без того было стыдно. Но ровно до тех пор, пока не высохла подмоченная репутация.
После развода Федя, как можно понять, остался с матерью, Галиной, что не прибавило ей ни радости ни здоровья. Душевного. Какое-то время она еще держалась за счет голого упрямства и объятая желанием сделать из Феди человека. В смысле нормального человека. Ею были исхожены все окрестные окулисты и вот что любопытно: каждый из них, читая историю болезни, страшными словами ругал предшественников, обзывая их недоучками, дилетантами и попросту коновалами. В итоге на Феде были опробованы все прогрессивные и новаторские методики, включая и те, что просочились из-за бугра, искаженные до неузнаваемости самопальными переводами и эффектом «испорченного телефона». Но результат был всегда предсказуем и непредсказуем одновременно: никто не мог сказать, куда будут смотреть Федины глаза, но то, что не прямо, это совершенно точно. И постепенно все ее упорство улетучилось и на его место пришло сначала отчаяние, а потом и апатия.
Исход был закономерен – к тому времени, как Федя пошел в первый класс, его мать уже основательно пристрастилась к алкоголю и соседу по лестничной клетке - крепкому, опытному алкоголику дяде Коле. Основным его достоинством было то, что выпивку он мог достать когда угодно. Даже в сухие годы антиалкогольной кампании. И не бормотуху какую, а нормальную водку, в крайнем случае самогон высокой очистки, прозрачный как слеза младенца.
Кстати это послужило причиной досадного недоразумения. Окружающие упорно считали, что своим обликом Федя обязано именно склонностью его матери к закладыванию за воротник. Обратное никому не приходило в голову и ее имя постоянно обтрепывалось во всевозможных сплетнях, а ее пример всячески осуждался. Что поделать, мир полон несправедливости. Но Гале на это было уже наплевать. С некоторых пор объективная реальность являлась ей только после второго стакана, все остальное было сном разума, в котором кишели чудовища вроде участкового, председательницы жилсовета и трезвого дяди Коли. Точнее дяди Коли без водки. Это было ужаснее всего. Случалось такое нечасто, но ведь и на старуху бывает проруха.
Так они жили и поживали, правда пили все больше, особенно Галя, и дожили где-то до середины 90-х. Их можно было видеть на столичных вокзалах, собирающих бутылки, попрошайничающих, разменявших на водку сначала доставшуюся Гале после развода однушку, а потом и квартиру дяди Коли. Потом следы их затерялись. Но еще задолго до этого они сдали Федю в детдом, как лишний рот, который надо кормить, в то время как им самим надо было пить.
Перед этим, правда, он успел таки отучиться два класса. Создатель вволю покуражившись над его телесной оболочкой, решил не уродовать его разум и поэтому он числился среди твердых, закоренелых троечников. В основном, конечно, потому, что к доске его не вызывали – хрупкое подобие порядка, достигнутое грозными окриками и размахиванием метровой линейкой, рушилось в мгновенье ока. Как только Федя оказывался перед взором всего класса, урок можно было считать сорванным. Начиналось все с приглушенного шушукания, потом смешки, преходящие во всеобщий гогот. По той же причине его не спрашивали, когда он тянул руку, будучи уверен, что знает правильный ответ. Нашего героя, после недолгих экспериментов, всегда сажали на самую заднюю парту, одного и учительница со спокойной совестью делала вид, что не замечает его.
Оценки в четверти и в полугодии ему выводили по результатам письменных работ, но только тогда, когда удавалось разобрать его пляшущие каракули. А если нет, то просто ставили три балла и не пытались ломать глаза в попытках увидеть написанное таким, каким видел его сам Федя.
Что самое интересное, нрав у него был весьма спокойный, без малейшего намека на озлобленность или истеричность. Отгадка лежит на поверхности: его все время окружали улыбающиеся или радостно смеющиеся лица и в какой-то момент он начал понимать, что причиной этого веселья является он сам. И его это нисколько не смущало. Немаловажным было еще то, что сверстники его не били. Им это и в голову не приходило. За исключением одного случая, но вполне безобидного.
Дело было так: во время очередной битвы учебниками по юным черепушкам учительница необдуманно прикрикнула на дерущихся, мол, ежели человека ударить по голове, то он может стать таким как Федя. Бойцы тут же успокоились, чем преждевременно обрадовали учительницу. Она не подозревала, что в их неуемные детские мозги пришла гениальная мысль: если человека ударить по голове и он может стать косоглазым, то можно по голове ударить косоглазого Федю и тогда он станет нормальным! Эврика!
Едва дождавшись перемены, два сорванца подошли к Феде и предложили поучаствовать в проверке теории экспериментом и он недолго думая согласился. Терять-то ему было нечего, а вот приобрести можно было кое-что. К операции отнеслись со всей серьезностью: в ходе споров, в которых, как всем известно, рождается истина, порешили не ограничиваться одним учебником, а взять для пущего эффекта целую стопку. Федю усадили на стул и двое малолетних естествоиспытателей, стоя по обе стороны и держа в руках получившийся бумажный кирпич, начали с методичностью копра, забивающего сваю, отмерять удары. И-и-и-и-раз! И-и-и-и-два! И-и-и-и-три! После того, как молот знаний опустился Феде на голову в пятый раз, он, если можно так выразиться, закатил глаза и сполз под парту.
В этот момент, очень некстати, в класс вошла учительница и ее взору предстала композиция из лежащего без сознания Феди, двух перепуганных пацанов, один из которых успел надуть в штаны, а другой только готовился это сделать. Боже, как она кричала! Ее вопли были слышны по всей школе, она голосила как пожарная сирена, разобраться можно было толь отдельные завывания «родителей в школу», «гороно, суд, тюрьма», «Федя, скотина, чтобы ты сдох», «скорую, вызовите скорую». В голове же болталась одна только мысль «гороно, суд, тюрьма» и поэтому она тут же бросилась хлопать Федю по щекам, попутно отдав пару десятков распоряжений, как то: позвать врача, директора, вызвать скорую с родителями в школу, известить горком и обком и первый отдел в лице физрука, что не виноватая она.
Паника распространялась подобно цепной реакции и к тому времени, как слухи о произошедшем докатились до краев школы, было уже достоверно известно, что на урок физики в первом классе ворвались рецидивисты, которые убили Федю, взяли двух учеников в заложники, требовали самолет в Израиль и свержения социалистического строя.
Сбежалась почти вся школа, впереди всех был, конечно же, физрук. Они сгрудились вокруг Феди и расступились только когда их начала расталкивать пожилая медсестра, с флаконом нашатырного спирта, от которого Федя дернулся, чихнул и завращал очами. Все тут же заулыбались и на этом инцидент был исчерпан. Даже виновников наказывать не стали, им и без того было стыдно. Но ровно до тех пор, пока не высохла подмоченная репутация.
